Ксения Рыжова
Автор, 35 лет

Я не мусорное ведро для чужих помоев и комплексов

Мне казалось, что с возрастом придут зрелость и спокойствие. Но даже сейчас, в 35, один разговор с мамой способен вернуть меня в состояние той уязвимой девочки, которой я была в юности.

Вот типичный наш диалог:

— Опять красишься как клоун!

— Мам, мне на работу...

— В твои годы я уже двоих родила! А ты всё со своими тушками да пудрами!

И так — каждый, чёрт возьми, раз..

Всё изменилось в тот вечер, когда мама позвонила пьяная. Да-да, после смерти папы она стала частенько "расслабляться".

— Ты — моё самое большое разочарование, — прошипела она в трубку. — Я мечтала о нормальной дочери.

И знаете, что я ответила? Сама не ожидала от себя:

— Мама, я не мусорное ведро для твоих несбывшихся надежд. Больше не звони в таком состоянии.

Бам! Трубку бросила. А потом... Ох, потом было страшно. Три дня ходила как в тумане: "Я ужасная дочь", "Она же одна теперь", "Как я могла?".

Моя ассистентка, мудрая женщина, которой уже за 50, однажды осторожно спросила:

— Вы же начальник отдела. Почему позволяете одному человеку так себя унижать?

Тут меня как током ударило. Записалась к психологу. Мне повезло, потому что это была Светлана Дмитриевна Ерёмина.

На первой же сессии она меня огорошила:

— Ваша мать не просто вас контролирует. Она мстит вам за свою несложившуюся жизнь.

Я, конечно, возмутилась:

— Да она же меня любит!

— Любовь не требует жертв, — ответил он. — Любовь требует уважения.

Светлана Дмитриевна дала задание — неделю записывать все мамины фразы и мои реакции. Через семь дней передо мной лежало:

– 23 критических замечания

– 17 сравнений с другими

– 5 угроз ("останешься одна!")

– Мои 4 приступа паники

Научилась говорить перед зеркалом:

— Мам, я не буду это обсуждать.

— Нет, ключей от моей квартиры не будет.

— Если продолжишь, положу трубку.

Первая проверка границ случилась, когда она вломилась ко мне без звонка, увидела новые шторы и фыркнула:

— Какие ужасные цвета! Ты совсем вкуса не имеешь!

Я вдохнула поглубже:

— Либо перестаёшь критиковать мой дом, либо дверь там.

Она, конечно, взорвалась:

— Да как ты смеешь! Я же мать!

Я молча открыла дверь.

Две недели тишины. Самое трудное — не сорваться, не позвонить первой. Светлана Дмитриевна меня поддерживала:

— Она проверяет ваши границы. Не сдавайтесь.

А потом... Потом мама пришла с мешком моих детских вещей. Среди платьишек я нашла её дневник. 1985 год:

"Отец снова сказал, что девочки — это неудачно. Что мне делать? Я же не виновата..."

Всё встало на свои места.

Мы пошли к психологу вместе. На первой же сессии мама дрожащим голосом спросила:

— Ты... ненавидишь меня?

— Нет, — ответила я. — Но я больше не позволю тебе выливать на меня свою боль.

Она заплакала. По-настоящему. Впервые — не манипулируя.

Теперь у нас новые правила:

– Никакой критики моего выбора

– Только трезвые разговоры

– Раз в месяц — совместная сессия

Она всё ещё срывается. Я всё ещё злюсь. Но теперь я знаю главное:

Я — не её ошибка.

Я — не её терапия.

Я — наконец-то я.

И знаете что? Она начала меняться. Медленно, со скрипом, но начала. Вчера, представьте, спросила:

— Как прошёл твой день, дочка?

Без критики. Без подколов. Просто спросила.

Это и есть победа.

И не только моя и моей мамы, но человека, который помог нам восстановить семью и отношения.

Светлана Дмитриевна, огромное вам спасибо! Всем своим уже порекомендовала вас.

Если у кого-то, кто читает мою историю есть проблемы в отношениях, то вот контакт Светланы Дмитриевны Ерёминой.